Пока везли в багажнике

8 октября 1993 года
пятница
14-00

Пока везли в багажнике, я размышлял, что настало время возвращаться в пески. Ничего хорошего за последние три месяца не случилось. Да, согласен, качество жизни улучшилось. Но помирать из-за того, что переехал в новую квартиру с видаком и телевизором – несусветная глупость. Я же вкалывал! С утра до ночи ишачил, света белого не видел!!!

Перевернулся на другой бок. Надо же, багажник на ощупь чистый и бензином не воняет. А вот и книжка, которую Римма Витальевна всучила. Приспособил фолиант под голову и продолжил размышления.

Первым делом попытался найти позитив в случившемся. Например, еду с комфортом. Не сравнить с папиным «москвичом», в котором одну половину багажника занимали запчасти, а другую – вонючие канистры с ветошью. Позитив кончился.

Начал думать, зачем три месяца суетился. Думал недолго: затем, чтобы оказаться дождевым червяком, который пошел с мужиками на рыбалку. Печально, закономерно.

Остальные пассажиры вагона? Им что досталось? Получили больше моего? Верочка, Вадим и Настя – точно ухватили жар-птицу за хвост. Чича, сам видел, не грустит. Кирилл бухает. Пэтэушники на побегушках у Жорика аферы крутят. Анатолий Степанович, по слухам, перешел на новую должность то ли в ГУВД, то ли в МВД и не жужжит оттуда. Вероника Сергеевна в «Тереме» поет под аккомпанемент ансамбля, о лучшей доле не мечтает. Остались неопределенными таинственный Геннадий Иванович, через которого Жорик общался с директорами заводов, и некая Лена, трудоустроенная к Кириллу, и на рабочем месте ни разу не появившаяся. Хм, и я завтра не появлюсь. Черт!

Так нелепо! Так хочется, чтобы рядом оказался Жорик! Без него возвращение в пески окажется пошлятиной. Только он мог наполнить глубоким философским смыслом любой выкрутас судьбы. Объяснил бы доходчиво, почему я болтаюсь в багажнике, не получив ничегошеньки из обещанного. Калькой прежних поллюций случался секс с Верочкой и не более. Где моя женщина до гроба?

Я вспомнил девчонку из белой комнаты. Все, что я делал под руководством Жорика, не приближало к ней ни на сантиметр, ни на миг. Ком обязанностей, раскрученный Жориком, крутил-вертел меня, как в центрифуге, не давал опомниться... По глазам ударил свет.

Подняли крышку багажника. Приехали, значит.

Меня, жмурящегося, дрожащего, извлекли наружу, поставили на ноги, подтолкнули в спину. Я открыл глаза, огляделся. Мужики не обманули, привезли в лес. Топорщились деревца, из-за спины доносился гул транспортного потока. МКАД, наверное.

Пока я приходил в себя, унимал страх, справлялся с дрожью в руках и прочем, мужики рылись в багажнике. Обзаведясь буксировочным тросом, туго, жестко, до онемения конечностей, привязали меня к дереву, самому большому из видимых. Подергали, проверяя узел на прочность. Ствол толщиной в две руки, слегка задрожал, но не согнулся. Я чуть поелозил, головой покрутил и получил затрещину.

– Ну что?

– Что?

– Делиться будешь?

– Чем?

Я по-прежнему не понимал сути своего появления на полянке среди осин. В принципе, мог отдать видак, телевизор и ключи с техпаспортом от «Торуса». По большому счету эти вещи не нужны. С радостью поменял бы их на прежнюю студенческую жизнь. Мог регулярно отдавать половину заработанного, то бишь выплачивать пятьдесят долларов в неделю. Но кто поверит? Похитители настроились на получение изрядных миллионов и справедливых долей в бизнесе. Сквернословят, грозят оставить на ночь, чтоб с утра порвать мой зад на лимонные дольки, если не одумаюсь. Говорили русскими словами на непонятном языке. Как отвечать? Побожиться, что миллионов нет и отродясь не бывало? Признаться, что продал душу за любовь к сказочной девушке, а вместо этого получил час секса по воскресеньям и четырнадцать часов офисной работы каждый прочий день? Не получится. Не поверят, что я веду существование, двум имбецилам* не доступное, но вряд ли нужное. Стоят, перешептываются. Решают, что дальше.

Чего? А того… Ага…

Помахав друг перед другом растопыренными пятернями, принялись решать куда, в какие дали вывозить терпилу и закапывать, пока что по шею... Я загрустил.

Мелкий, я даже знал его имя – Боба, опять переменил намерения. Предложил никуда тело не возить, а закапывать здесь. Второй, тыквообразный Шура, помотал головой, мол, не пойдет, грунт мерзлый, умудохаемся. Лучше отвезти на дачу и закинуть в погреб на неделю, а еще можно сдать чеченам за «бакшиш».

Угрозы звучали ерундой, водевильной, не серьезной. Правильно рассуждал Вадим, что серьезным людям незачем общаться с нами. Есть другие сферы, в которых они вращаются и куда нам ходу нет. Мы интересны только мелкой шушере, клоунам в криминальной обертке.

Я, привязанный к дереву двумя бандюками, надеялся, что жестоко бить не будут. Боба с Шурой тоже решили обойтись без мордобития. Еще раз обследовали качество привязи. Постановили, что до утра я тут покукую. Если не окочурюсь, то завтра сам все отдам. В противном случае вручат мне лопату и я выкопаю себе могилку. Им мудохаться не с руки. Бричка по любасу останется за ними.

– Это вряд ли!

Голос знакомый, родной, возразил издалека. Вот и Жорик объявился как в сказке. Я увидел дружка родимого, стоявшего подбоченясь метрах в десяти. Боба с Шурой оглянулись, набычились:

– Вали отсюда, пока не огреб!

Жорик даже ухом не повел, начал критиковать и советовать:

– Он же через пять минут отсюда сдристнет. Ну что за народ? Кто так вяжет? Ничего сделать как следует, не могут. Дай покажу, как надо привязывать....

Он направился ко мне, вспоминая какого-то Билла Дрисколла*… и вдруг, поравнявшись с Бобой, неуловимым движением натянул тому куртку на голову и, не выпуская из рук, зарядил ногой с разворота в Шуркину челюсть, коленкой жахнул в Бобин пах, тот рухнул... пнул Шуру в пах, тот рухнул тоже. Оба оказались в подмерзшей грязи, Жорик принялся методично пинать Шуру, выцеливая брюшную полость и промежность.

Жорины удары ногой уподоблялись ударам стенобитных орудий. И-ээээх! Дыра в стене. И-ээээх! Еще одна дыра. Впрочем, дыр не было. Было корежащееся тело, из которого вскоре ртом и носом засочилась кровь, Жорик обернулся к Бобе, ухмыляясь:

– Сепсис твоему дружку обеспечен.

Боба, извиваясь и корчась, захныкал:

– Братишка, ну ты чего? Мы ж не туристы, не в курсах, что шкет с тобой...

– А если был бы не со мной? Что меняется? Статья сто двадцать пять, пункт один, от пяти до десяти. Слышал?

– Нет.

– Зря, двадцать девятого апреля дополнили уголовный кодекс пунктиком. Законы надо изучать, прежде чем их нарушать.

– Что?

Жорик продолжил допрос, наклонившись на дрожащим телом:

– Кто навел?

– Что?! – Боба затрясся всеми конечностями, не понимая вопрос.

– Кто указал прессовать этого коммерса?

– Андреич.

– Какой конкретно?

– Начальник охраны.

Жорик встал в полный рост, почесывая в изумлении макушку. Постоял... и в пару минут мощными ударами ног превратил Бобу в мешок требухи. Дождавшись струйки крови изо рта избитого, кивнул мне: чего застрял, пошли к машине.

Я дернулся Петрушкой вправо-влево, оставаясь привязанным у дерева. Жорик виноватой улыбкой оценил собственную оплошность и невесть откуда возникшим ножом освободил мое тело от пут.

Хм. Бандосов трамбовал исключительно ногами. Жорик считал мою мысль и пояснил:

– Нам договор подписывать через полчаса, а теперь прикинь – я забрызганный кровью и с отбитыми костяшками. Только ногами. А с Андреичем надо разобраться потом, без ног и без ножичков.