Строка «Зарезан на потеху римской черни» стала одним из самых узнаваемых поэтических образов, связанных с Древним Римом и гладиаторскими боями.
Происхождение
Эта знаменитая строка происходит из поэмы Джорджа Гордона Байрона «Паломничество Чайльд-Гарольда» (1812–1818), а точнее — из её четвёртой песни, написанной в 1817–1818 годах. В оригинале строфа 140 содержит строки о гладиаторе:
I see before me the Gladiator lie:
He leans upon his hand – his manly brow
Consents to death, but conquers agony,
And his drooped head sinks gradually low –
And through his side the last drops, ebbing slow
From the red gash, fall heavy, one by one,
Like the first of a thunder-shower; and now
The arena swims around him – he is gone,
Ere ceased the inhuman shout which hailed the wretch who won.
He heard it, but he heeded not – his eyes
Were with his heart and that was far away;
He recked not of the life he lost nor prize,
But where his rude but by the Danube lay,
There were his young-barbarians all at play,
There was their Dacian mother – he, their sire,
Butchered to make a Roman holiday –
All this rushed with his blood – Shall he expire
And unavenged? – Arise! ye Goths, and glut your ire!
В русском переводе Ивана Козлова (1826) эти строки звучат как: «Зарезан на потеху буйных римлян», а в более позднем переводе В. Левика фраза трансформировалась в хрестоматийное: «Зарезан на потеху римской черни».
Исторический контекст
Байрон написал эти строки под впечатлением от античной скульптуры «Умирающий галл» (часто ошибочно называемой «Умирающий гладиатор»), которую он увидел в Капитолийском музее в Риме. Эта мраморная копия бронзового оригинала III века до н.э. изображает умирающего кельтского воина, а не гладиатора. Однако в эпоху Байрона скульптуру считали изображением раненого гладиатора, что и вдохновило поэта на создание этих пронзительных строк.
Марк Твен о строке Байрона
Популярность этой строки была настолько велика, что Марк Твен в своих «Простаках за границей» (1869) иронически гордится тем, что смог описать Колизей, не процитировав её:
«Пока все идет прекрасно. Если у кого-нибудь есть право гордиться собой и быть довольным, так это у меня. Ибо я описал Колизей и гладиаторов, мучеников и львов — и ни разу не процитировал: "Зарезан на потеху римской черни". Я единственный свободный белый, достигший совершеннолетия, которому это удалось с тех пор, как Байрон создал эту строку».
Этот отрывок показывает, насколько клишированным стало упоминание данной строки при любом разговоре о Древнем Риме и гладиаторских боях в XIX веке.
Интересный факт
Скульптура «Умирающий галл», вдохновившая Байрона, была создана пергамским скульптором, увековечившим поражение галатов в битве с Атталом I. Римляне знали эту скульптуру по мраморным копиям.
Влияние на русскую литературу
Образ гладиатора, умирающего для потехи толпы, оказал значительное влияние на русскую поэзию и прозу:
- Михаил Лермонтов в стихотворении «Умирающий гладиатор» (1836) напрямую перекликается с образом Байрона:
«Ликует буйный Рим... торжественно гремит
Рукоплесканьями широкая арена:
А он — пронзенный в грудь — безмолвно он лежит,
Во прахе и крови скользят его колена...» - Александр Герцен использовал образ гладиатора в политической публицистике, сравнивая революционеров с гладиаторами, умирающими за будущую свободу.
- Александр Блок в стихотворении «Равенна» (1909) вспоминает «арену римских мощных стен», что является аллюзией на образ Колизея и гладиаторских боев.
- Валерий Брюсов в стихотворении «Tertia Vigilia» тоже обращается к образу гладиатора, умирающего на потеху толпы.
Образ в современной культуре
Образ гладиатора, «зарезанного на потеху римской черни», продолжает жить в современной культуре как символ жертвенности, трагического героизма и противостояния личности и толпы. Его можно встретить в кинематографе («Гладиатор» Ридли Скотта), литературе и публицистике, когда речь идет о противостоянии одиночки и масс.
Литературоведческий комментарий
Строка Байрона интересна своим двойным смыслом: с одной стороны, она буквально описывает смерть гладиатора на арене, с другой — содержит обличение жестокости империи и толпы, требующей зрелищ. Байрон, как романтик и либерал, противопоставляет достоинство умирающего воина бездушию толпы и тирании.
Эта строка стала ярким примером романтической поэтики, сочетающей высокий пафос, экзотический антураж и социальный протест, что и обеспечило ей долгую жизнь в культуре.
Вернуться к главе Я стукнул